Похоже, близнецы Нейман – на самом деле, одно существо, по злой прихоти природы разделенное надвое. С раннего детства – на самом деле, с рождения – они жили в своем собственном мире. Окружающие люди и обстоятельства приходили и уходили, а эти двое оставались друг для друга центром вселенной. Лет до пяти они общались друг с другом на каком-то птичьем языке, пока увлеченные исследованиями родители наконец не спохватились и не начали развивать и воспитывать чересчур странных детей. После чего выяснилось, что общаться друг с другом они могут и без слов, а необходимости в общении с окружающими, чаще всего, не видят. Единственной попыткой разорвать их странную, почти симбиотическую связь, стала отправка в закрытые школы. Разные. Десятилетние близнецы не протестовали и не возражали – молча собрались, благополучно дали отвезти себя к месту учебы, после чего намертво замолчали и перестали реагировать на окружающий мир. Спустя неделю преподаватели, так и не сумевшие справиться с «блажью избалованных детей», забили тревогу. Майкла и Микки вернули в отчий дом, после чего они так же без единого слова взялись за руки и несколько часов просидели на диване в гостиной. С тех пор они никогда не разлучались больше, чем на несколько часов.
К четырнадцати годам они как-то выровнялись, приспособились, и стали обычными подростками: похожие, как две капли воды – одинакового покроя джинсы и свободные футболки, странный разрез светло-серых глаз, чуть вьющиеся светло-русые волосы до лопаток, тонкие черты лица словно отлиты в одной форме, почти неразлучные – если видишь одного, то где-то рядом и другой, немногословные, но производящие впечатление отличных, компанейских ребят. После странного случая, после которого близнецы обзавелись абсолютно одинаковыми ожогами на предплечье (у Майкла на правой руке, у Микки – на левой), ими заинтересовалась коллега, а теперь и начальница родителей, Тесса фон Каннингем, и, должно быть, выянила немало занятного, потому что близнецы вскоре стали неотъемлемой частью пейзажа Академии. Этот факт, несмотря на то, что исследования занимали некоторое время, прошел для близнецов почти незамеченным – Микки продолжала заниматься своей техникой, Майкл – рисовать. Их не разлучали, а остальное мало их занимало. Так же мало их взволновал развод родителей, отъезд отца и гибель матери во время эксперимента.
Сейчас Майклу семнадцать. Он живет в лаборатории при Академии – если это можно назвать жизнью. С того самого дня, полтора года назад, когда на город пал неожиданный и страшный Черный Прилив, и Майкл, терпеливо дожидавшийся припозднившуюся Микки на верхнем этаже, вдруг встревожился, огляделся, вскочил… а потом долгих четыре часа захлебывался страшным, нечеловеческим криком, бился, вырываясь из невидимых рук, пока не затих в последней судороге… Несколько месяцев он больше напоминал диковинное растение, чем человека – непонятно откуда взявшиеся раны и синяки рассасывались и рубцевались, а он лежал неподвижно, будто выключенный из реальности, ничего не слыша и глядя сквозь потолок. В минуту шестьдесят ударов сердца, десять вдохов и выдохов, два-три раза медленно опускаются и поднимаются веки. Раз в несколько часов – короткий и незаметный сон. Только мисс Тесса знала, что мозг парня кипит от бешеной деятельности, и даже она не могла догадаться – какой именно.
Теперь Майкл сам встает, одевается, ходит по лаборатории неуверенным шагом, даже, кажется, слышит, что ему говорят. Но смотрит по прежнему сквозь людей и предметы, словно видит что-то свое, и до сих пор не сказал никому ни слова.